С подполковником Анатолием Афанасьевичем Киселевым мы познакомились на учениях. Еще в ту пору довелось услышать о нем немало интересного. И вот новая встреча.
На плацу у парка боевых машин шел смотр техники. Мимо проходили «газики», специальные машины, сверкающие краской. И вдруг будто нарочно прямо перед командиром с одной из них упала канистра: водитель допустил небрежность, плохо закрепил ее. Казалось, впечатление от смотра испорчено. Но все продолжалось своим чередом. Выстроив связистов, командир отметил их усердие, поставил новые задачи. И только потом мимоходом, не повышая голоса, спросил:
— Кто это у нас посеял канистру?
Из строя выступил молодой солдат. Уши его пылали.
— Сколько литров горючего в канистре? — поинтересовался подполковник у солдата и, перехватив его тихий ответ, сказал: — А теперь подсчитайте, на сколько километров вы отстали бы от товарищей, случись это на марше.
И больше ни слова.
Анатолий Афанасьевич всегда такой: не вспылит, не накричит, не примет решения сгоряча.
Подошел как-то к нему командир отличной роты, разгоряченный, явно не в себе, и прямо с порога:
— Товарищ подполковник, помогите своей властью. Считаю, что моей тут мало.
— Спокойней, — остановил его Киселев. — Расскажите вначале, в чем дело.
Оказалось, сержант, которому незадолго перед тем объявили краткосрочный отпуск, ни с того ни с сего совершил проступок.
— Что-то здесь не так, — задумался Киселев. — Наказать никогда не поздно, попробуйте вначале поглубже разобраться. Не тот это человек, чтобы сорваться, как вы говорите, ни с того ни с сего.
На следующий день командир роты снова пришел к Киселеву по поводу того же сержанта.
— Вы правы, — признался офицер,— неприятность у него: девушка, которую он любил, вышла за другого.
— Я уже знаю это, был у нас с ним сегодня мужской разговор. — Киселев вздохнул: — А наказать его все же придется. Но, думаю, вы теперь обойдетесь и своей властью.
Командир роты ушел от Киселева, в который раз удивляясь его умению разбираться в людях. Откуда оно? Может быть, на это нужен особый талант?
А Анатолий Афанасьевич, проводив офицера, вспомнил другого молодого командира, правда, в звании сержанта. Тот тоже однажды, не разобравшись, готов был наломать дров и грубо обругал солдата. Лейтенант Кузнецов, в прошлом учитель, человек средних лет, охладил сержанта:
— Зачем же вы так своего ровесника? Ну, допустил он проступок, возможно, его нужно и наказать. Но нельзя забывать, что он человек. Зерна добрых слов дают самый большой урожай в душах людей.
Тем молодым и горячим сержантом был восемнадцатилетний юноша Анатолий Киселев.
Зерна добрых слов и добрых дел… Анатолий Афанасьевич — командир и коммунист — сеет их без устали в молодые сердца. Он всегда в беспокойстве о людях. Заботы и тревоги подчиненных, товарищей, просто соседей — и его заботы. Он горюет их печалями, радуется их радостями.
Встречает командира сержант Николай Глухов:
— Разрешите, товарищ подполковник. Вам большой привет от Юры Генералова…
Генералов. Перед глазами встает высокий, ладный, спортивного склада парень, фамилия которого служила постоянным объектом солдатских шуток. Он был душой всех спортивных дел в части. Неожиданно его свалил тяжелый недуг. Врачи вынесли приговор: увольнение из армии, уход из спорта. Встреча Киселева с солдатом была тяжелой. В глазах у того стояли слезы, и весь он сник, потускнел.
— Ну, как я вернусь таким домой? Ну, какой я теперь человек? — растерянно спрашивал он.
Киселев по-отечески положил руку на плечо парня:
— В жизни тысячи дорог. Приедете домой, постарайтесь поступить в институт. А спорт… Может, удастся вернуться к нему, Главное — волю сохранить. Возьмите себе в спутники Павку Корчагина, Алексея Маресьева…
Юрин Генералов поступил в институт, избрав дорогу учителя. Спортом он еще не занимался, но, судя по весточкам, поступавшим от него, чувствовал себя лучше. Его радость отозвалась ответным эхом в душе человека, который помог юноше устоять на ногах.
Анатолий Афанасьевич не может пройти мимо, если кому-нибудь нужны его участие, совет, помощь. Узнал командир, что мать солдата Игоря Базанова — Нина Петровна находится по туристской путевке недалеко от части, сделал все, чтобы организовать встречу матери с сыном и его сослуживцами, гостеприимно принять ее. Дошла весть, что у молодого солдата неустойка в личных делах, приложил все силы, чтобы дать тому возможность съездить на родину. Назад солдат вернулся женатым человеком. Счастье так и плескалось в его глазах. И служба пошла лучше.
Зимой командир поехал в отпуск в родные края и решил заглянуть в Харьков, где с недавних пор служил его сын. Молодые солдаты, призванные из Харькова, услыхав об этом, пришли к командиру с просьбой, чтобы он навестил их родителей. И командир, у которого было на Харьков всего три дня, нашел все же время выполнить солдатскую просьбу. Вернулся он с родительским наказом воинам-харьковчанам.
Внимание к людям — не просто жалостливое участие к ним. Это постоянные переживания, нередко нелегкая борьба за человека, борьба против его слабостей, борьба за утверждение в нем того лучшего, из чего складывается характер настоящего советского человека. Это и беспокойные дни, а нередко и бессонные ночи, полные тревог и раздумий.
Анатолию Афанасьевичу пришло письмо, даже не письмо — целая тетрадь, плотно исписанная двумя разными почерками.
Василий Коток закончил военное училище экстерном, и, может быть, потому первые шаги молодого офицера были более трудными, чем у его товарищей-ровесников.
Знакомясь с ним, Киселев побывал у лейтенанта на политических занятиях. Тот излагал новую тему в общем-то правильно, но уж очень схематично, бескрыло. На второй час лейтенанта просто не хватило, выдохся.
— Не знаю, — недоумевал он; — ведь, кажется, конспект большой был…
Пришлось выручать лейтенанта, незаметно взять второй час на себя. А после у них был долгий товарищеский разговор о командирском кругозоре, о багаже знаний, который делает красивым наш внутренний мир. В тот вечер лейтенант впервые взял книгу из личной библиотеки командира, да так и остался ее постоянным читателем.
Три молодых офицера, в числе которых был и Василий Коток, отмечая какое-то событие, выпили и устроили «шутку» на весь гарнизон. Киселев не часто прибегает к мерам наказания. Но тогда он наказал всех троих. Досталось по первое число и Василию Котку. Всплыло, что у молодого офицера с некоторых нор появилось влечение к застольным встречам. Нужно было увести его от опасного увлечения. За это дело Анатолий Афанасьевич взялся рука об руку с женой молодого офицера и его товарищами.
А рядом другое, еще более памятное. Супруги Коток ожидали ребенка, первенца. И вот как-то утром Василий Коток пришел к Киселеву. Тот не узнал его: лицо осунулось, под глазами легли тени.
— Ведь у меня, товарищ подполковник, — произнес он глухо. — Не будет у нас с Марусей детей…
Трудно найти слова, чтобы успокоить человека в горе. Анатолий Афанасьевич нашел их, наверное, самые подходящие в ту минуту:
— Вот что, сходите в магазин да купите фрукты, соки. Я тоже что-нибудь прихвачу. Поедем вместе к Марусе в госпиталь. Ей куда труднее сейчас. Вы все-таки мужчина.
Слова эти, заставившие молодого офицера увидеть за своим горем более тяжелое горе близкого человека, как-то встряхнули его.
— А дети, — продолжал Киселев, — они еще будут. У вас же вся жизнь впереди.
Быстро бежит время. В труде, в повседневных заботах, когда рядом с тобой шагают увлеченность и успех, залечиваются душевные раны, особенно если есть кому тебя поддержать. Года полтора спустя, тоже ранним утром, Василий Коток, ворвался к Киселеву. Улыбка во все лицо:
— Товарищ подполковник, поздравьте: у нас сын! Сашка! Как вернутся домой, приглашаем в гости.
И, повернувшись, мгновенно исчез.
Все это и многое другое ожило за строками необычного письма. Писали его в две руки, в два сердца Василий и Мария Коток с Дальнего Востока, куда увели их дороги армейской службы.
«…В свое время я обижался, на Вас, считал, что Вы излишне строги ко мне. А теперь каждый день я говорю Вам спасибо и счастлив, что встретил Вас на дорогах жизни», — вспоминает Василий Коток. А его боевая подруга, продолжая письмо, делится: «Вася во многом стал другим. Он сейчас переполнен энергией, стал волевым, серьезным. Во всем этом Ваша заслуга, Анатолий Афанасьевич. Это Ваш задор кипит в нем. Спасибо за все хорошее, что Вы сделали для нас. Когда будете в отпуске, Прага езжайте к нам на Дальний Восток. Это, как мы убедились, не так далеко».
С такими проявлениями чувств Анатолий Афанасьевич встречается нередко. Но вот еще один случай, при воспоминании о котором влажнеют его карие с веселой искрой глаза и разглаживаются высеченные годами складки возле губ.
Произошло это неожиданно для него на молодежном вечере «Твой командир». Уже под занавес на сцену вышел младший сержант Турсунов:
—Завтра у нашего командира подполковника Анатолия Афанасьевича Киселева день рождения. Разрешите передать ему самые наилучшие пожелания и нашу солдатскую благодарность за его нелегкий труд воспитателя и командира, за его сердце — сердце настоящего коммуниста.
На XXIV съезде Коммунистической партии отмечалось, что в нашей жизни все больше утверждаются уважительное и заботливое отношение к человеку, Честность и требовательность к себе и другим, доверие, сочетающееся со строгой ответственностью, дух настоящего товарищества. Анатолий Афанасьевич Киселев — один из тех скромных бойцов Партии, которые своими делами способствуют утверждению идеалов коммунизма в Человеке, в труде, в общественной жизни, превращению духа товарищества, сочетающегося с требовательностью, в норму поведения, в силу, помогающую активно воздействовать на становление молодого поколения. И есть что-то символическое в том, что заслуги офицера-коммуниста отмечены не совсем обычной для военного человека наградой — орденом «Знак Почета».
Благодарность людская очень разборчива: с одним идет рука об руку, другого обходит стороной. И если, скажем, расставаясь с людьми, командир или политработник вдруг становится объектом равнодушия, невольно возникает вопрос: не сам ли он в том виноват, не он ли, воспитатель, посеял зерна этого равнодушия?
Вспоминается, как однажды, когда зашла речь о руководителях, умеющих щедро дарить людям тепло своих сердец, молодой офицер возмутился:
— Все людям, людям… А что тогда останется для себя?
Многое. У живущего только для себя — одно счастье, по-мещански ограниченное и бескрылое. У живущего для людей счастье неизмеримо полнее, ибо он живет еще и в судьбе других, в их счастье.
