Шурик — так его звали в школе, так его звала мать, сестренка, и в отряде иначе его не звали.
Отличник в учебе, он был организатором станционной детворы, семиклассник — он возглавлял учком средней школы. Он любил спорт и военное дело. Страстно хотел, чтобы его Новинская школа была первой в районе и в учебе и на соревнованиях по лыжам, стрельбе, гранатометанию. На последних районных лыжных соревнованиях он схитрил: встал в команду юношей старших классов, хотя семикласснику не разрешалось это, и первым прошел дистанцию десять километров, оставив далеко позади десятиклассников Оредежской и Торковичской школ.
Коварный враг приближался к станции Новинка. Наши части бились уже в соседней деревне Ольховец. Вооружившись, уходили в лес советские патриоты. Шурик и группа других семиклассников поздно вечером явились ко мне и стали проситься взять их с собой. Не хотелось мне их оставлять в поселке, но, посоветовавшись с товарищами, я решил их все же пока оставить. Сказал ребятам, чтобы наблюдали за немцами, сообщали нам о передвижении врага. Ребята поняли меня, но, недовольные, топтались на месте и не хотели уходить. Шурик быстро оправился: «Ваше приказание выполним, товарищ командир».
Договорившись со мной о местах встреч, ребята ушли. Уже давно растаяли в сумерках августовского вечера фигуры ребят, а я все стоял и думал о них.
Но скоро события все-таки привели Бородулина в партизанский отряд. Шурика и трех других учеников по доносу уборщицы школы, подлой белофинки, арестовали как комсомольцев. Два дня сидели в хлеву ребята, по три-четыре раза в день водили их на допрос к пьяному офицеру. Ребята стойко выдерживали пытки. Офицер грозил им расстрелом, предлагал вино, опять грозил, бил, требуя рассказать о комсомольцах и коммунистах поселка. Ребята упорно молчали. Последний допрос был особенно мучителен: офицер был пьянее обычного, он издевался и пытал ребят. Отведенные после допроса в хлев, ребята, подбадривая друг друга, готовились к смерти. И вдруг поздно вечером их выпустили, оказалось — офицер рано утром уехал, забыв с похмелья о них.
Только ночь пробыл дома Шурик. Мать собрала чистую одежду, в мешок заботливо положила продуктов больше, чем было нужно, отец подал новые сапоги. Сестренка Валя сунула в карман несколько чистеньких вышитых платочков. Ранним туманным осенним утром он пришел ко мне в партизанский отряд.
В отряде он всегда отличался дисциплинированностью, храбростью и инициативой.
Особенно ярко выразились эти его черты при операции на одной станции. Отряд из двадцати партизан решил уничтожить немецкий штаб технических войск, руководивший восстановлением Витебской железной дороги. Проделав сорокакилометровый марш по лесным тропам, мы на рассвете вышли к станции. Разведка принесла весьма разноречивые сведения. По одним данным у немцев здесь было до семидесяти солдат и располагаются они только на вокзале, по другим данным немецких солдат около ста пятидесяти и расположены они на вокзале и в школе на другом конце поселка. Я решил собрать более точные сведения и провести операцию под покровом ночи. Отойдя с километр от станции, наш отряд расположился в лесу, ожидая темноты.
Я сидел на старом широком пне и обдумывал план операции, Шурик сидел на корточках рядом и внимательно следил за мной. Я на клочке бумаги составлял два варианта нападения, соответственно расположению гарнизона. И вдруг Шурик выпалил, называя меня, вопреки обычному, по имени и отчеству: «Разрешите пойти мне в разведку сейчас». Я недоуменно посмотрел на него.
— А что? Разве нельзя? Видели, как по дороге шли бабы? И я пройду. — И коротко изложил свой план. Я разрешил ему пойти. Шурик решил отправиться без оружия. В последнюю минуту он вынул из карманчика толстовки комсомольский билет и подал его мне со словами: «Если засыплюсь, то пусть билет не достанется гадам». Я взял билет, подбодрил его и пошел проводить до железной дороги. Укрывшись в кустах, мы с полчаса внимательно следили за дорогой. Вот показалась фигура женщины, я шепнул Шурику, что пора, самое подходящее время. Он вышел на дорогу и зашагал к станции. Я наблюдал за ним в бинокль.
Сердце мое билось учащенно, я уже стал упрекать себя в том, что отпустил в пасть дракона своего любимца, бывшего ученика.
Смотрю — Шурик уже около часового, вежливо приветствует его, проходит дальше и скрывается за постройками…
Через два часа он вернулся и сообщил: «Немцев до тридцати пяти солдат. Расположены только на вокзале. Нападать нужно сейчас. Немцы очень беспечны, уверены в полной своей безопасности».
Потом Шурик стал подробно рассказывать о своем походе: «Подошел я к часовому, поздоровался. Часовой махнул рукой — проходи мол. Подошел к вокзалу. Один немецкий унтер-офицер чистит сапоги, по перрону расхаживает офицер с каким-то штатским. Я поздоровался.
Штатский на русском языке спросил меня: «Куда?» Я ответил: «К тете в поселок, хлеба попросить».
Немцы не задержали меня. Я пошел в поселок не по прямому пути, а кругом вокзала, чтобы посмотреть в окна, сколько там немцев. Подсчитал, примерно около тридцати пяти—сорока. Пошел в поселок. В поселке встретил двух верховых. На меня внимания не обратили. Я для отвода глаз зашел к знакомому парню. В школе немцев нет, я мимо нее прошел. Потом вышел из поселка по направлению к соседней деревне, затем свернул в лес — и вот здесь».
Не верилось даже, что все так просто. Но это было так. Немцы в то время в наших краях еще не испытали настоящих партизанских ударов, и мы решили их проучить. Сейчас же, днем.
— А нападать лучше отсюда, товарищ командир, — перешел на официальный тон Шурик, когда я спросил его о лучших путях подхода, и показал на моем чертеже, где лучше поставить пулемет, где пройти основному отряду. В основном это совпадало с моим планом.
Объяснив задачу отряду, я отдал команду к нападению. Нужно быть художником, чтобы изобразить то, что произошло через несколько минут. Шурик с винтовкой в левой, с гранатой в правой руке стремительно пронесся через полянку, отделявшую опушку леса от первых построек. Его стремительная фигура неотразимо влекла за собой. Мы, не замеченные, проскочили до здания самого последнего от вокзала. Налет был так неожидан, что фашисты успели сделать лишь несколько беспорядочных выстрелов. Офицеры пытались организовать оборону и отстреливались отчаянно, одним из этих мерзавцев был ранен наш Шурик.
В порыве он заскочил далеко вперед, прилег в десяти метрах от вокзала и без промаха бил по врагам. Из-за привокзального заборчика приподнялся офицер и дал по нему короткую очередь. Три пули впились в молодое тело Шурика. Мгновенно точная очередь одного из наших бойцов прошила немецкий череп.
Операция была выполнена блестяще, немецкий штаб был разгромлен. После боя мы не могли найти Шурика. Оказывается, он, тяжело раненный, уполз в лес, чтобы не связывать руки товарищам.
Медленно шло лечение, наш доморощенный врач, учительница-комсомолка, делала все возможное, но условия для лечения были тяжелыми. Выручила нас мать Шурика. «Я вылечу его дома», — заявила эта героическая женщина. Я-напомнил ей об опасности. «Ничего, я ведь женщина русская, а Шурик-то мой сын», — просто, но с гордостью ответила мать.
Заботливый уход матери спас жизнь нашего любимца. Немного оправившись, Шурик начал работать, переписывал наши листовки к населению. Еще хромая, он вернулся в отряд. Раны на ноге и спине еще не зажили, но в каждый поход, в каждую операцию он ходил с отрядом.
Запомнился мне один из его последних боевых подвигов.
Два бойца отряда, Заринов и Пыхтин, отправились в деревню на мельницу за мукой. Шурик попросился с ними. По дороге между двумя деревнями, в низине, на мосту, повстречали местного мужика. Спросили его, есть ли немцы в деревне. То ли умышленно, то ли введенный сам в заблуждение, мужик сказав, что немцы были, но уехали час тому назад в соседнюю деревню, то есть в другую сторону. Партизаны поблагодарили мужика и двинулись дальше. Вдруг из-за горки выехали две подводы, а на них восемь немцев. Два бойца бросились бежать — Заринов в одну сторону, к лесу от дороги, Пыхтин — в другую. Увидев, что он остался один, Шурик бросился за Зариновым. Немцы открыли огонь. Пыхтина сразу убили. Заринова ранили в правую руку. ПТурик упал, не добежав примерно метров ста до леса.
Раненый Заринов прибежал к нам и заявил, что Шурик убит, а Пыхтин скрылся в противоположном лесу и, наверняка, придет позднее.
Вдвоем пошли мы искать тело Шурика… и не нашли. По следам на снегу можно было восстановить картину… Шурик упал в канаву, но ранен не был. Нигде ни капли крови. За Шуриком бежало четыре немца. В пятидесяти метрах все четверо немцев упали, под каждым лужа крови. Сильно окрашенный кровью снег. На другой стороне дороги мы нашли труп убитого Пыхтина. Фашистские изверги издевались над трупом: лицо было обожжено выстрелами в упор и превращено в кровавое месиво.
Следы вели в лес и сильно петляли. Мы шли по ним до темноты и, потеряв надежду найти Шурика, вернулись в лагерь. Каково было наше изумление, когда в лагере он нас встретил и рассказал о происшедшем. Решив, что Пьгхтин и Шурик ранены, немцы побежали к ним. Трое — к Пыхтину, четверо — к Шурику. Подпустив немцев на несколько шагов, Шурик из своего пистолета почти в упор застрелил трех, четвертый упал, тяжело раненный. Услышав выстрелы, повернули немцы и от Пыхтина, побежали на помощь к своим бандитам. Шурик канавкой прополз до леса и скрылся в нем. А петлял он для того, чтобы сбить с толку немцев, если бы они вздумали преследовать его. В пистолете оставался только один патрон. «На случай оставил», — коротко оказал Шурик.
В декабре мы вышли через линию фронта к своим. Далекая, трудная дорога очень ослабила Шурика, раны раскрылись, и мы немедленно отправили его в госпиталь. По выздоровлении ему предложили работать или учиться в советском тылу. «Нет, я нужен там», — и через несколько дней он был снова в своем отряде.
Как я радовался, глядя на поправившегося, возмужавшего не по летам Шурика, с орденом боевого Красного Знамени на его молодой широкой груди…
К сожалению, нам недолго пришлось быть вместе. Партизанская жизнь многогранна, и часто не знаешь сегодня, где будешь завтра. В апрельский день 1942 года я расстался с Шуриком. Обнялись, расцеловались, попрощались традиционным нашим «Будь жив» и разошлись с надеждой встретиться.
Не пришлось. Законы войны неумолимы. Погиб наш славный комсомолец. Много рассказывали мне наши общие друзья о его делах летом 1942 года. Всегда рвался он вперед, горя желанием убить немцев как можно больше. Помню, когда еще Шурик был в постели, поправляясь от ран, то говорил: «Этак и войну пролежу и немцев больше ни одного не убью». Во всех боях он выбирал такие участки, на которых можно было бы убить больше фрицев. В последнем бою, по рассказам товарищей, когда на отряд наседали превосходящие силы врага, Шурик зашел во фланг немцам и открыл по ним губительный огонь из своего верного автомата. Оттянув на себя значительную часть гитлеровцев, Шурик спас отряд от уничтожения, но сам погиб. Слишком неравны были силы. Отстреливаясь от наседавших фашистов, он упал, пробитый пулями.
Вечная память тебе, мой юный друг!
За тебя мы фашистам отомстили сторицей.
Автор: И. Болознев
