Когда советские войска подошли к разбушевавшемуся Одеру, высота, напоминавшая распластанного кашалота, оскалилась перекрестным пулеметным огнем.
Несколько раз наша артиллерия пыталась уничтожить зарытые в землю огневые точки. Попытки пехоты завладеть высотой были безуспешны.
Семь атак отбили фашисты, засевшие на высоте. Стрелковый полк майора Корнеева потерял половину личного состава. И все же расширить крохотный плацдарм на левом берегу Одера не удалось.
Генерал-майор Бакланов вызвал Добриченко на командный пункт. Говорил комдив размеренно, словно загонял патроны в обойму:
— Позорим гвардейское звание. Подкладываем свинью соседям на флангах. Задерживаем наступление фронта. Все надежды я возлагаю на разведку: нужна военная хитрость… Завтра высота должна быть в наших руках!
Генерал сложил циркуль и глянул на Добриченко:
— Ты все понял, Павел… Действуй умеючи, осмотрительно. Желаю успеха.
В доме, где расположилась разведка, было оживленно. Разведчики предлагали разные способы захвата высоты. Но, к сожалению, все они неизбежно сводились к атакам с фронта, с флангов или с тыла. Такие пути Добриченко отклонил.
— А что, если ударить по гитлеровцам их оружием? — встрепенулся сержант Спиридонов. — Помните, как в сорок первом они высаживали десанты, сея панику?
— Как ты сказал? Десанты? Десанты — не то… А вот паника… Паника — это резонно! Старшину Татьянина ко мне! Сбегай-ка, Сорокин! Принесите всю немецкую амуницию, какая только есть у старшины.
Перед командиром роты выросла целая груда всевозможных серо-зелёных мундиров, брюк, шинелей. Из огромного мешка выглядывала грубая солдатская обувь — подкованные медными гвоздями ботинки и желтые сапоги с широкими голенищами. Лейтенант осмотрел трофейное обмундирование, прикинул, кого из разведчиков можно переодеть. Удовлетворенный результатом осмотра, он обратился к солдатам:
— А теперь слушайте боевое задание. Командир дивизии приказал до рассвета овладеть высотой Кашалот. С флангов на высоту пойдут два отделения. Первое отделение поведет сержант Спиридонов. «Главными немцами» при нем будут Сорокин и Бояринов. Вторым отделением командую я. Оба отделения должны незаметно, тихо и притом одновременно добраться до вражеских траншей, снять часовых и очистить ближайшие укрытия. В блиндаже остается один разведчик, остальные подымают стрельбу, панику. «Главные немцы» кричат, что в дзотах и траншеях русские. Шуметь разрешается только тем, кто знает немецкий язык.
Лейтенант приказал всем участникам операции пришить на правый рукав шинели белый квадратик, чтобы ночью не перестрелять своих. При себе иметь только трофейное оружие, финку и по три гранаты.
Добриченко провел ладонью по крутому лбу и обратился к офицеру в огромных валенках:
— Вы, Тряскин, возглавите третье отделение. Подкрадитесь к немецким окопам с фронта. В пяти метрах будете ждать крика «филина». По этому сигналу ваша группа врывается в окопы и помогает товарищам. Если «филин» будет молчать, значит… Тогда примете командование ротой и сделаете все возможное, чтобы выполнить приказ генерала.
Лейтенант дважды повторил, что в такой сложной обстановке каждый разведчик должен проявить находчивость, смелость, и приказал готовиться к ночному бою.
В 22.00 на участке, который занимал батальон капитана Матвеева, тридцать дивизионных разведчиков в белых маскировочных халатах выползли из окопов. Сначала Матвеев различал на снегу движущиеся фигуры, но потом все слилось в сплошное белое полотно.
Добриченко полз в хвосте своей группы. В плане, подсказанном Спиридоновым, было много авантюрного, неосуществимого, и это беспокоило ротного. В том, что гитлеровские часовые будут сняты без единого звука, он не сомневался. Без особых трудов проворные и сообразительные разведчики овладеют двумя блиндажами на
противоположных склонах высотки. А вот дальнейший успех операции зависел от многих, возможно, совсем не предвиденных обстоятельств, даже случайностей. «Удастся ли нам, — размышлял Павел, — с помощью внезапной паники толкнуть фашистов на взаимоуничтожение, а потом на бегство? Правда, у фрицев напряжены нервы, их мучает обреченность смертников. Да и ночью все кошки серые…»
Над высотой вспыхнули ракеты. Разведчики замерли. В холодном сиянии они казались продолговатыми холмиками снега. Когда ракеты угасли, снежные кучи зашевелились. Наблюдательный Добриченко заметил, что разведчики волнуются: один прижимает лоб к снегу, другой — пылающие щеки, третий — ладони, порезанные ледяной коркой… Волнение передалось и лейтенанту. Из головы не выходили тревожные мысли: «Гитлеровцы, наверное, хорошо знают один другого в лицо. А вдруг разгадают они, несмотря на суматоху, секрет белых квадратов? Не сорвется ли замысел по чьей-то, возможно, незначительной оплошности, мелкому упущению? Ведь действовать придется в необычной обстановке — среди врагов, в темноте».
Над передним краем вновь повисла немецкая ракета.
Павел, припав к снегу, старался отогнать навязчивые мысли, но чем ближе становились вражеские окопы, тем сильнее одолевали его сомнения. «Что лучше: отсидеться во время перепалки в блиндажах и ждать, пока немцы исколошматят друг друга, или активно действовать среди врагов, разжигая панику? Если гитлеровцы поймут, в чем тут дело, тогда удобнее и надежнее обороняться в блиндажах. По крайней мере, можно дороже отдать жизнь. Если самим ввязаться в свалку, потери неминуемы. Зато можно вернее и быстрее достичь своей цели».
С такими размышлениями Добриченко опередил группу и пополз к немецким окопам боевого охранения. Здесь он склонил голову к брустверу, прислушался. За взлобком не было слышно ни голосов, ни шорохов: окопы оказались безлюдными. Это сразу же насторожило лейтенанта. Неужели немцы так легкомысленно оставили свои посты без единого часового? Где они? Греются в блиндажах? Взмахом руки Добриченко приказал всей группе собраться в двух смежных ячейках. Сохраняя полную тишину, разведчики сбросили белые маскировочные халаты, аккуратно сложили их, быстро осмотрели друг друга, словно хотели запомнить навсегда…
Лейтенант прикоснулся к плечу Гули, поднял указательный палец, затем согнул его и поднес к правому глазу: это был немой приказ снять часового и уточнить, где сейчас группа Спиридонова.
Казалось, что неповоротливый Гуля слишком долго всматривается в темноту, слишком долго молчит, не предпринимая никакого решения, нарочно не спеша прячет бинокль в футляр. Наконец сержант присел на корточки и показал в сторону высоты. Павел одобрительно кивнул головой. Гуля с Чуйковым достали из-за голенищ финки. Отдалилось и пропало в тиши шуршание шинелей.
От траншеи донесся едва слышный храп. Секундная стрелка, которая вроде застыла на часах, опять начала свой бег по кругу. Группа бесшумно подползла к вражеской траншее. Теперь начиналась самая ответственная, самая опасная часть задания.
…На противоположном склоне высоты Кашалот бойцы Спиридонова сняли часового и проникли в крайний блиндаж. Когда все было закончено, в смрадном полумраке остался только Сербиненко. Остальным разведчикам Спиридонов приказал забрать немецкие автоматы и по одному выходить.
— В траншее, — шепнул он, — расположимся возле входов в блиндажи. Как только Сорокин и Бояринов крикнут, забросаем блиндажи гранатами. Из засад откроем огонь по фашистам, которые будут выбегать наверх.
Цепочка разведчиков становилась все короче. И вот по траншее двигались только две темные фигуры — Спиридонов и Сорокин. Влево от окопчика, что выгибался к востоку, виднелся вдали пулемет. На замок склонилась голова в белом, как у повара, колпаке. Утомленный несколькими бессонными ночами, крепко храпел пулеметчик. Удар ручкой парабеллума пришелся по голове — храп прекратился. Сорокин перебросил отяжелевшее тело фрица через бруствер, а сам устроился за пулеметом. Спиридонов прихватил в пулеметном гнезде канистру с бензином и пошел дальше один.
Один излом траншеи. Другой…
Разглядев дверь, обшитую дерматином, Спиридонов догадался, что перед ним офицерский блиндаж. Осторожно взялся за ручку, приоткрыл дверь. Темный ход вел глубоко в землю. «Тем лучше!» — Николай наклонил канистру. Из ее горловины полилась жидкость. В нос ударил резкий запах. Пустую канистру разведчик тихонько поставил на ступеньки и чиркнул спичкой. Из блиндажа, словно из пасти сказочного чудовища, вырвалась вихрастая грива пламени. Спиридонов быстро закрыл дверь. Мертвую ночную тишину разбудил надрывный крик Сорокина:
— Alarm! Russische Soldaten sind da! (Тревога! Русские солдаты здесь!)
В этом вопле было столько настоящего, жуткого страха, что Добриченко на противоположном склоне высоты вздрогнул. Лейтенант сложил ладони лодочкой, изо всей силы повторил сорокинскую фразу и прыгнул в окоп. От главной траншеи в разные стороны шли разветвления, и лейтенант некоторое время колебался, по какому из них двигаться.
В нескольких шагах на потемневшей от времени облицовке Павел заметил небольшую дощатую дверь, приоткрыл ее. От порога круто спускались деревянные ступеньки. Снизу пробивалось мерцание каганца — спиртовки. Теперь Добриченко понял, почему наша артиллерия не смогла подавить огневые точки на высоте: блиндажи и укрытия прятались в земле метров на пять. Такой толстый мерзлый слой грунта не пробьет ни один снаряд. Размахнувшись, Павел метнул гранату в полутемный блиндаж и крикнул: «Russische Soldaten sind da!» Ему отозвались Сорокин и Бояринов.
Высота Кашалот ожила. Сначала раздались глухие подземные взрывы гранат. Потом на участке Спиридонова застрекотал автомат. Его заглушила длинная пулеметная очередь. Сквозь пулеметную дробь изредка прорывались пистолетные выстрелы. Затрещало еще несколько автоматов. Над высотой протянулись в разные стороны цветные пунктиры трассирующих пуль. Где-то вдали зачастили минометы.
Очумевшие от страха гитлеровцы выбегали из блиндажей полураздетые, без шинелей, без шапок. Одни падали сразу возле входа, другие, петляя по траншее, стреляли наугад.
— Wo ist der Oberst? Wo… (Где полковник? Где…)
Чья-то пуля прервала вопросы гнусавого офицера.
Добриченко мучила совесть: вместо того чтобы руководить боем, он действовал, как рядовой… Надо было немедленно наладить связь с отделением Спиридонова. Лейтенант пошел по ходу сообщения и натолкнулся на трех гитлеровцев. Едва успел трижды нажать на спусковой крючок пистолета, как сразу же почувствовал острую боль в затылке. Быстро обернулся и увидел чужое заостренное лицо. Из последних сил лейтенант ударил гитлеровца ножом и вместе с ним упал на дно траншеи. В небе покачнулись тусклые звезды…
Всю ночь продолжалась ожесточенная схватка. Когда на востоке чуть забрезжил рассвет, разноголосица боя постепенно утихла. Высота стала нашей. В окровавленной одежде, с черными подтеками на лицах, разведчики долго искали лейтенанта.
В дальнем ходе сообщения, что напоминал большую крестовину, кучей лежали трупы фашистов. Около нее разведчики нашли своего командира. Из-под слипшихся волос Добриченко сочилась темная струйка крови. Левая рука лейтенанта сжимала финский нож, загнанный по самую рукоятку в синюю шею вражеского унтер-офицера. Добриченко дышал. Его осторожно перенесли в офицерский блиндаж, положили навзничь на расстеленную кровать.
Сорокин промыл лейтенанту рану шнапсом, сделал перевязку. Добриченко заворочался, поднял голову.
— Где мы? — в его голосе послышалась злость.
— На высоте, старшой! Фрицы драпанули, — успокоил командира Спиридонов.
— Так чего же ты стоишь?! Просигналь нашим!
Из блиндажа Спиридонов выбежал навстречу первым лучам восходящего солнца. В одной руке он держал трофейный автомат, а другой возбужденно размахивал над головой грязной немецкой шинелью.
С тех пор высота за Одером на всех дивизионных картах именовалась высотой Спиридонова.
