— Что бы ни случилось, старшой, а мальчонку я не брошу. — Брови Туркина, как два вороньих крыла, упрямо сошлись над сердитыми глазами.
— Никто тебя и не заставляет бросать. Будешь писать ему письма в детский дом. Поедешь навестить его… Пойми ты, ему учиться надо. А после войны заберешь к себе. И заживете вдвоем как у Христа за пазухой, — сказал Добриченко и нетерпеливо посмотрел на часы.
Туркин переступил с ноги на ногу, притворившись, что не заметил этого выразительного взгляда.
— В нашей роте грамотных хоть пруд пруди… Трое с высшим образованием. Попрошу, чтобы научили мальчонку уму-разуму. Ведь он с полуслова все схватывает. И разведчики к Алеше привыкли… Можно сказать, подружились. Даже возвращаясь с боевых заданий, стараются принести мальчику какой-нибудь подарок. Вчера Федор Чуйков подарил ему «пугача», что отобрал у какого-то полицая…
— Нет, — потянулся за фуражкой Добриченко, — в интересах же Алеши не буду разговаривать с командиром дивизии. Можете идти!
Туркин ушел расстроенным. Плетясь к своей хате, он долго размышлял и в конце концов решил написать докладную записку на имя начальника штаба дивизии и объяснить ему все, что произошло.
Год назад дивизия выбила гитлеровцев из небольшого курского села Сергеевки. От села остались только полуразвалившиеся печи да потрескавшиеся дымоходы, в которых надрывно завывал ветер. Возле одной печи Туркин натолкнулся на мальчика лет восьми в драной одежде. Мальчишка тоненьким голоском рассказал, что его отца убили немцы на границе. Вместе с матерью он жил в селе. Маму расстреляли гитлеровцы за то, что она пекла хлеб для партизан. И его, наверное, убили бы, но он в ото время собирал грибы в лесу. Возвращаясь домой, он увидел, как фашисты подожгли село, и убежал в глубь леса. Хотел податься к партизанам, но разыскать их не смог. Тогда мальчик вернулся на пожарище. Звать его Алешей Маленко…
Туркин взял сироту за руку и повел к каптерке. Старшина Татьянин охотно подобрал комплект обмундирования самого маленького размера, велел парнишке переодеться, а сам отошел…
С трогательной сердечностью относились разведчики к Алеше. Послушный мальчик скоро стал любимцем всей роты. Но самым близким человеком для него все-таки остался Туркин: солдат, который похоронил возле Сальска жену и маленькую дочь, погибших при бомбардировке, заменил Алеше отца.
Лейтенант Добриченко велел Алеше пока что помогать кашевару роты Якову Чурбакову.
— Кухня, брат ты мой, любит чистоту, — говорил, растирая кирпич о кирпич, Чурбаков. — Сейчас подраим тряпкой котел, и заблестит он как зеркало. Вот посыпь на тряпочку этот порошок. Так. Теперь натирай до блеска.
Мальчик чистил котел с полчаса, потом посмотрел на кашевара печальными глазами:
— И так каждый день?
— Да, парень. Вижу, кухня тебя не прельщает. Тебе бы за «языком». Эге ж?
В чистых детских глазах вспыхнула радость. Ефрейтор, словно не замечая этого, рассудительно сказал:
— Я думал, ты человек серьезный… А ты ветрогон!
Мальчишка съежился от обиды:
— Почему?
— А потому, что без вкусной каши самый отважный разведчик не возьмет ни одного «языка». Каждая работа в нашей роте одинаково почетна. Запомни это. Ну, хватит. Выше голову, солдат!
Вскоре Алеша научился засыпать продукты в котел, определять на вкус, готова ли пища. Но его, естественно, гораздо больше манила опасная служба старших товарищей. Чурбаков, который и сам не раз роптал на свою поварскую участь, понимал мальчугана. Он великодушно разрешил ему присматривать за кашей для тех, кто уходил во вражеский тыл…
С боевого задания разведчики возвращались чаще всего ночью. И Алеша каждый раз не спал. Сдержанно и серьезно, подражая Чурбакову, накладывал он полные котелки пахнущей дымком каши и с замиранием сердца слушал скупые рассказы разведчиков. Лейтенант Добриченко хотел было запретить эти, как он выразился, ночные дежурства, но потом передумал…
Сразу же после освобождения Запорожья начальник дивизионной разведки майор Воронов решил устроить Алешу в детский дом. Тогда-то и обратился Туркин за поддержкой к командиру роты. Добриченко, долго не раздумывая, пошел к комдиву и попросил разрешить одинокому Туркину усыновить сироту.
Генерал Бакланов никогда и ни в чем не проявлял особой симпатии к лейтенанту. Наоборот, командир дивизии относился к нему с подчеркнутой строгостью, даже ехидно посмеивался, когда усатые разведчики между собой называли своего двадцатилетнего командира батей.
— Ну что же, батя, — улыбнулся генерал. — Пусть в твоей роте вырастет настоящий сын. Желаю, чтобы он походил на твоих солдат.
Так мальчик окончательно прижился в роте.
Война все дальше отодвигалась на запад. Она отгремела над Польшей и ударила весенним, освежающим громом над фашистской Германией.
В один из апрельских дней к серому особняку на окраине города Гаунау подкатил чудесный темно-синий «хорьх». Из машины важно вылез сержант Щербаков. Разведчики сразу окружили понравившийся им трофей. Посыпались хвалебные реплики. Но больше всех радовался Алеша. Мальчишка внимательно осматривал все, трогая каждую рукоятку, каждый винтик, со счастливой улыбкой подпрыгивал на мягком сиденье.
— Жаль, нет Пушкаря! Он оценил бы машину со знанием дела! — удовлетворенно прищурил глаз Щербаков.
Александр Пушкарь, прозванный за пристрастие к технике «главным инженером роты», еще не возвратился из армейских мастерских. Это немного огорчило Щербакова. Он не удержался от соблазна и рассказал, где и как нашел «хорьх».
— Значит, иду я лесом. Вокруг сосны шумят. Жухлая хвоя слегка шебуршит под ногами. Слушаю, любуюсь, но и глазом не дремлю: чужая земля. Смотрю, за толстущими стволами что-то синеет. Приближаюсь осторожно; вижу — машина, новенькая, как игрушка. Завел — и помчался, земли не чувствую… По дороге, правда, остановил меня какой-то полковник-танкист, хотел отобрать машину. Но я, братцы, не лыком шитый. Это «хорьх», говорю, генерала Вадимцева. Он, не солоно хлебавши, так и остался ни с чем… Ходит машина совсем неслышно, рессоры чудесные. Министерское авто. Завтра мы с Пушкарем покатаем всех желающих. А сегодня — не время. Ночь предвидится трудная.
За каменной оградой зарычал мотоцикл, несколько раз по-стариковски кашлянул и заглох. В воротах появился майор Воронов. Его фуражка с полинявшим околышем была сдвинута на макушку. Это означало, что начальник разведки чем-то серьезно встревожен. Придерживая набитую картами планшетку, майор взбежал на веранду, вытер носовым платком вспотевший лоб и сел на скамейку.
Из дома вышел Добриченко. Офицеры разложили огромный лист топографической карты на полу, легли рядом и гадали над картой около часа. Потом лейтенант поднял голову, глянул на небо:
— Ноченька будет как по заказу — хоть глаз выколи.
— Только не зарываться. — Майор выбил пальцами на полу странную дробь.
Воронов собрался было идти, как вдруг заметил трофейную машину.
— Откуда это диво дивное?
— Щербаков нашел в лесу, около Дервальде.
— Красавица! А ты негостеприимный, Павел, и без уважения к начальству… Взял бы да и прокатил с ветерком…
— Пожалуйста, товарищ гвардии майор!
— Сейчас, только вот посмотрю на этих артистов, — кивнул Воронов на Туркина и Алешу, что играли в футбол.
Воротами им служила стена сарая. Защищал их Туркин. Мальчишка быстро и довольно точно бил по мячу то правой, то левой ногой. Поймав мяч, Туркин бросил его Алеше. Тот хотел ударить с лёта, но мяч срезался, подскочил и закатился под «хорьх». Мальчишка бросился за ним.
Тем временем Воронов и Добриченко сели в машину. Щербаков включил стартер.
— Футболист, вылазь-ка быстрей! — крикнул Туркин.
— Ой, — долетел из-под «хорьха» удивленный голосок. — Здесь что-то коричневое…
Щербаков быстро выскочил из машины и заглянул под нее. На раме увидел продолговатый комок грязи. По краям, где серая грязь подсохла и обсыпалась, выглядывали ребра небольшой коричневой коробочки. Разведчика бросило в пот: к раме прилипла магнитная мина. Он достал из-за голенища финку; осторожно соскоблив землю, снял мину. Повернул голову и на задней оси заметил такой же комок.
Щербаков показал мины офицерам. Майор взял одну из «магниток», повернул большим пальцем узенькую желтую пластинку. Рядом с нею появились какие-то цифры.
— Эге, — покачал головой Воронов, — еще несколько минут — и этот сказочный «хорьх» стал бы нашим катафалком. Фрицы заминировали машину. Авто роскошное. Кто найдет, тот обязательно подарит большому начальству… Возьмите, Щербаков, на память эти игрушки, я их обезвредил.
Майор ласково прижал Алешу к груди:
— Молодчина! Учись видеть — хорошим разведчиком будешь.
— А ты разве не осматривал машину? — строго спросил лейтенант у Щербакова.
— Конечно, осматривал! И грязищу эту заметил. Думал, дома почищу. Не успел еще.
— Так можно и на тот свет заехать… — строго заметил Добриченко и пошел следом за Вороновым к мотоциклу.
Алешу обрадовала похвала начальника разведки. И вместе с тем ему было неудобно перед Щербаковым, словно он в чем-то провинился перед ним.
Во время стремительного наступления советских войск в лесах восточной Германии еще оставались недобитые гитлеровские соединения. Дивизия генерала Бакланова получила приказ окружить и уничтожить одну такую группировку вблизи города Заган.
Дивизия с ходу растаяла в дремучих заганских лесах.
Пока разведчики прокладывали путь полкам, Чурбаков и его маленький помощник развернули на безветренной поляне свое нехитрое кухонное хозяйство. Направляясь к старшине Татьянину за продуктами, Чурбаков попросил Алешу насобирать сухих веток, развести огонь и засыпать в котел гречневую крупу.
Мальчишка нацепил на плечи тяжелый для него автомат и зашагал по едва заметной дорожке. Лес давно не убирали, мелкого хвороста везде было много. Алеша подымал тонкие ветки и, насвистывая, шел дальше. Когда он с порядочной охапкой сушняка возвращался к кухне, под кустом ежевики что-то зашуршало. Из-под коричневой прошлогодней листвы медленно выползала огромная змея. Омерзительная треугольная голова сновала над травой, как ткацкий челнок; вытянутая шея переливалась холодным блеском. Мальчик испуганно рванул автомат.
В тот же миг из-за кустов с сердитым фырканьем выкатился серый шар, быстро выпрямился, понюхал воздух острой мордочкой и стремглав бросился на змею. Это был ежик. Смелый зверек вцепился зубами в скользкую шею змеи возле самой головы. Змея обвилась вокруг ежика, потом, раненная иголками, заколотилась и начала молотить по траве, будто цеп. Но удары все слабели… Еж откусил змее голову, потом посмотрел на Алешу, презрительно фыркнул и, чавкая, начал завтракать. Чтобы не мешать маленькому храбрецу, Алеша тихо сгреб сухие ветки и на цыпочках направился к кухне.
Однако на этом всякие неожиданности того весеннего дня не кончились.
Вернувшись на поляну, мальчик развел огонь, засыпал крупу и сел на зеленый сундук, в котором Чурбаков хранил продукты. Черные ресницы медленно слипались… Алеше снилось Запорожье. Он в военной форме идет с мамой по берегу Днепра. На пляже много народу. Шумные, веселые люди с завистью смотрят на медаль «За отвагу», что сверкает на Алешиной груди. Вниз по Днепру плывет теплоход «Михаил Калинин». Только почему на пароходе фашисты? Что они выкрикивают?
От легкого толчка Алеша проснулся, протер кулаком глаза и вскрикнул от испуга: перед ним стояли три гитлеровца с поднятыми кверху руками. Мальчик взвел автомат. Колченогий фашист быстро застрекотал:
— Нет стреляйт, рус! Мы — плен, плен… Гитлер капут!
— Ложись! Где оружие? — Собственный голос показался Алеше незнакомым, сильным и даже грозным.
Фашисты как стояли перепуганные, так сразу же упали на землю. Солдат, очевидно усвоивший несколько русских слов, показал пальцем в лес и дрожащим голосом сказал:
— Нет оружия… Бросить в речка…
Пока Алеша соображал, что делать с ними, за его спиной послышались тяжелые шаги. Мальчик тревожно оглянулся, и лицо его посветлело.
На поляну вышел долгожданный Чурбаков, опустил на землю два огромнейших тюка. Кашевар по привычке кашлянул и, ничего не понимая, посмотрел на своего помощника:
— Что случилось? Откуда эти вояки?
— Сами пришли. В плен хотят, товарищ ефрейтор.
— Значит, дела швах, если они уже детям в плен сдаются.
Чурбаков подошел к непрошеным «гостям» и жестом приказал им подняться. Затем он посмотрел на карманы пленных и строго сказал:
— Zeigen! (Показать!)
Немцы сразу поняли, что от них требуют, и вынули свои солдатские книжки. Чурбаков важно полистал замасленные страницы, неторопливо спрятал документы в карман.
— Что мы будем делать с пленными, товарищ гвардии ефрейтор? — поинтересовался Алеша.
— Сначала накормим, потом свяжем. Так будет спокойнее. А когда придут за обедом ребята, я им скажу, что ты привел троих «языков». Пускай посмотрят, какой герой пропадает возле кухни!
Не изгладился из мальчишеской памяти и еще один апрельский день, когда солдаты генерала Бакланова, сломив отчаянный натиск гитлеровцев, ворвались на центральные улицы Берлина. Это доброе известие принес Туркин.
Возбужденный недавним жарким боем, весь в мелу, саже и какой-то оранжевой краске, разведчик прежде всего жадно припал к ведру с водой. В перерывах между глотками он старался что-то сказать, но вместо слов слышалось невнятное клокотание.
Наконец Туркин утерся изорванным рукавом маскировочного костюма, отдышался и сообщил, что наши уже вышли на Вильгельмштрассе. Из шестиэтажного дома, занятого ротой, хорошо было видно имперскую канцелярию.
— На улицах — ад сущий. Стреляют чуть ли не из каждого окна. Вчера возле Ангальтского вокзала отравилось четверо танкистов. Из бригады полковника Тарасова. Выскочили из танков, забежали в здание. А на столе — колбаса… Ребята не ели двое суток… Ну и все… Тогда наш командир роты запретил «дармовую еду». Лейтенант приказал дождаться темноты и принести во что бы то ни стало еды. Да и воды захватить не помешает: водопровод в этом районе Берлина поврежден.
Когда предвечерние сумерки окутали мрачное предместье города, Туркин, Чурбаков и Алеша с термосами и хлебом в вещмешке двинулись в путь. Три едва заметные фигуры долго петляли узкими средневековыми уличками, обошли вдоль зданий пустынную площадь, пересекли скверик и остановились отдохнуть в подъезде пустого продовольственного магазина.
— Теперь надо быть особенно осторожным, — тихо предупредил Туркин, — здесь в меня стреляли. Пойдем гуськом, один за другим. Интервал — пятьдесят метров. Алеша пойдет последним. Отдыхать можно только в подъездах. Видите вон то пылающее здание? За ним будет трехэтажное, а в соседнем — лейтенант с ребятами. Ну, пошли.
Поправив термос, Туркин быстро побежал к зданию с облупленными львиными мордами на фасадах. Когда до подъезда осталось рукой подать, словно с неба раздался выстрел. Разведчик упал. Чурбаков пустил по окнам длинную автоматную очередь. Ее отзвук исчез за толстыми стенами, а на асфальт со звоном посыпалось битое стекло. И снова наступила тревожная тишина. Кашевар снял термос, бросился к товарищу. Алеша невольно взглянул на последний этаж здания. В ближайшем к углу окне появился обмотанный тряпьем обрубок. Мальчик узнал ствол снайперской винтовки, хотел предупредительно крикнуть. Выстрел опередил его. Чурбаков медленно опустился на колени рядом с неподвижным Туркиным.
— Алеша, назад! — из последних сил выкрикнул кашевар и уткнулся головой в мостовую.
Пораженный случившимся несчастьем, мальчик не мог двинуться с места. Острая боль пронзила сердце, защекотала веки… «Почему назад? — вдруг дошла до него последняя фраза Чурбакова. — Ведь разведчики вторые сутки голодные… Но как поднять термос и вещмешок с хлебом?.. А как поступили бы на моем месте Сорокин или Спиридонов? Как действовал бы сейчас гвардии лейтенант?.. Нот, только туда, в здание…»
Алеша освободился от тяжелого вещмешка, взял автомат в правую руку и попятился к скверу. За кустами жасмина прокрался на другую сторону сквера, пересек затемненную улицу. Через подъезд Алеша проник в какой-то двор. Перебравшись через забор, мальчик оказался у черного входа здания с львиными мордами. Мелко-мелко застучали зубы. Алеша крепко прижал кулаком подбородок. Нащупав в кармане электрический фонарик, он ступил на крутые порожки. Старался идти бесшумно, но шаги гулко отдавались в ушах. Тогда мальчик стянул сапоги, немного подумав, снял портянки. Двигался невероятно длинным коридором четвертого этажа тихо, на цыпочках, а ему казалось, что весь дом ходит ходуном…
Дверь угловой комнаты была открыта. В окне клубилось воспаленное небо. Пламя сновало на черных чердаках зданий вокруг рейхстага. На багрово-красном фоне берлинского зарева зловеще чернела фигура вражеского снайпера — он склонился на подоконник, высматривая новую жертву. Неожиданно гитлеровец услышал тяжелое дыхание и обернулся. Алеша выстрелил первым…
Весть о капитуляции фашистской Германии застала дивизию Бакланова на подступах к Праге. В районе чешской столицы отчаянно сопротивлялось гитлеровское соединение во главе с фельдмаршалом Шернером. Поэтому-то лица советских воинов были серьезны и сосредоточенны: кого-то из них, возможно, подстерегала невидимая смерть — последний выстрел войны был еще впереди…
Выбрав удобный момент во время марша, Алеша обратился к командиру роты, который не спускал с него глаз:
— Товарищ гвардии лейтенант! Разрешите мне завтра быть на наблюдательном пункте. Ведь уже последние дни… Хотя бы один раз посмотреть…
— Это не развлечение, не игрушки! — возразил Добриченко.
Мальчик покраснел, часто заморгал. Лейтенанту стало шаль Алешу. Два года переносил он вместе со взрослыми фронтовые трудности, прошел с дивизией от Курска до золотой Праги, спал на снегу, грыз мерзлые сухари… Нет, Добриченко не мог ему отказать.
— Согласен! Только от меня ни на шаг. Понял?
На рассвете девятого мая в окопе наблюдательного пункта рядом с командиром роты стоял маленький солдат. В бинокль ему был виден старинный город на зеленых холмах. Прагу окутала лиловатая дрожащая дымка. Одно крыло ее украшали стройные башни готических храмов, другое она окунула в тихие воды красавицы Влтавы. В центре города и в его предместьях не утихала беспорядочная стрельба.
Алеша опустил бинокль и посмотрел направо. Там, в долине за селом Тугомершице, подпирали майское небо стволы тяжелой артиллерии. Но грозные залпы не прозвучали: на одном из самых высоких зданий фашисты подняли сшитый из четырех простыней белый флаг. Утро стояло погожее, безветренное, и флаг бессильно качался на неуклюжем древке…
Улыбающийся седой генерал горячо поздравил присутствующих:
— С победой, солдаты Отчизны!
Высоко в небо взлетели ракеты, стихийно гремели салюты, слышались взаимные поздравления, многоголосые остроумные шутки. Весенняя бурная радость вновь возродилась и вернулась к людям.
А на склоне высотки, обхватив руками колени, сидел сержант Николай Спиридонов. Его угловатые плечи неестественно вздрагивали. Разведчик со шрамами от двенадцати ранений, Герой Советского Союза то счастливо улыбался, то плакал, как ребенок, горько и безутешно.
— Посмотрите, товарищ гвардии лейтенант… — Алеша повернул голову к Спиридонову. — Победа, а он плачет…
Добриченко слегка прикрыл мальчику рот шершавой ладонью. Он хорошо знал, какую невероятную тяжесть вынесли на себе эти худощавые солдатские плечи, каким испытаниям подверглось это сердце за четыре немыслимых года.
И вдруг наступила такая тишина, что стало слышно, как наливается живительным соком молодая пшеница, а в безоблачном небе снова играет на золотых цимбалах жаворонок…
