Из темноты мрачно торчат ряды грозных надолбов. За ними тянется проволочное заграждение в четыре ряда. Над остроконечными шипами трепещут фиолетовооранжевые короны. Красиво — будто стая мотыльков.
Разведгруппа забирает влево. Впереди — ровная черная полоса. Сержант Чуйков осторожно щупает рыхлую землю. На его лбу выступает холодный пот: минное поле. «Пушкарь и Грайченко, вперед!» — шепчет Чуйков.
Темнота. Тишина. Страх. Напрягая зрение, Чуйков видит, как два силуэта медленно вывинчивают смертоносные запалы. Кажется, проходит целая вечность…
Наконец разведчики у вражеской траншеи. Дикий крик часового: «Alarm!» (тревога!).
Чуйков судорожно ищет и никак не может найти нож. И… просыпается…
Между кронами деревьев плывут окутанные дымкой розовые облачка. По бересте деловито стучит дятел. Солдаты еще спят. Только под старым развесистым дубом, словно цапля, на одной ноге стоит Юрчук. Чуйков улыбается, подкручивает длинные черные усы:
— Это ты, Юрчук, правильный способ придумал. На одной — носом не заклюешь. Вокруг спокойно?
— Так точно, товарищ сержант. Даже не верится, что мы во вражеском тылу. Жуткая ночь была…
— Мне даже во сне эта ночь привиделась, — признался Чуйков. — Чтоб ей пусто было! Надо думать о предстоящей…
Чуйков закурил. На душе стало тревожно: «Позавчерашний «язык» мог наврать… Но если оберст-инженер, который руководит всей фашистской обороной, действительно разъезжает на бронетранспортере под номером 613, за такой птицей стоит поохотиться».
Сержант плюнул на окурок, присыпал его прошлогодними листьями. «Скорее бы вернулись Сорокин и Сомов, и не с пустыми руками. Организуем засаду. Лучше всего у развилки дорог. Мина в такой ситуации ни к чему: на нее может наскочить не тот, кто нужен. Милое дело — противотанковые гранаты. Если что не так — махнем в лес».
Возле шоссе сменились дозорные. Гуля доложил, что около пяти часов движение возобновилось.
Чуйкову захотелось самому посмотреть на дорогу. Облюбовав ветвистый куст дягеля, он залег. Мимо него к передовой двигались грузовики с бревнами, со стальными рельсами, с кабелем, даже с армейскими кроватями. «По-видимому, немцы устраиваются надолго…» С передовой в тыл дребезжал порожняк. Устало прокряхтел старенький бульдозер. Мелькнула автоцистерна. А ожидаемый бронетранспортер не появлялся.
Взволнованный Чуйков вернулся в орешник: «Где же все-таки этот оберст? Возможно, заночевал на передовой? Не хочет терять времени на разъезды. Ладно, придавим комарика немножко, да еще и про запас: кто знает, какая ночь впереди…»
Но уснуть Чуйкову не пришлось. Пушкарь раздвинул ветки и потянул сержанта за руку:
— Заросли шелестят. Ходит кто-то…
С автоматом наготове часовой притаился за кустом можжевельника. Теперь уже отчетливо были слышны вкрадчивые шаги.
— Где-то здесь наши остановились, — донесся из-за дуба тихий баритон Сорокина.
— Верно! Глянь-ка, следы Чуйкова ведут через поляну к орешнику. — Сомов уверенно пошел прямо на замаскированного сержанта.
Послушать новости собралась вся группа.
— Ну что? Видели оберста? — спросил Чуйков, расстилая плащ-накидку.
— Задание выполнено, — начал Сорокин, устало опускаясь на землю. — «Язык» говорил правду. Начальник инженерно-технических работ этого участка фронта и в самом деле разъезжает на бронетранспортере. Номер машины — 613. Фамилия оберста — Клодт. Нам посчастливилось подслушать разговор двух офицеров — они перекусывали на опушке леса. А потом Сомов видел, как оберст собственной персоной вылезал из бронетранспортера. Клодта сопровождают три мотоцикла. На колясках — ручные пулеметы. Взять оберста днем, да еще на переднем крае, невозможно. Сегодня он будет возвращаться в штаб армии вечером. Таким образом, сержант, твоя идея относительно засады правильная. Но как избавиться от мотоциклистов?
Чуйков пожал плечами:
— Без стрельбы, наверное, не обойдется. Как ни прикидывай, а придется рискнуть… Меня беспокоит другое. В сумерках может оживиться движение на шоссе. А свидетели и наблюдатели в таком деле абсолютно лишние.
— Конечно, — переобуваясь, согласился Сорокин.
Чуйков долго разглядывал деревянную пуговицу на плащ-накидке. Наконец поднял голову:
— Группа, слушай боевое задание. Пушкарь и Гуля остановят бронетранспортер противотанковой гранатой. Сомов, Савченко и сержант Сорокин возьмут на себя мотоциклистов. Юрчук и Грайченко в случае необходимости прикроют группу огнем. Оберста берем живым. Пост возле шоссе снимаю до девятнадцати ноль-ноль. После обеда всем, кроме часового, — отдыхать. А с тобой, Сорокин, мы еще прикинем…
Остывшее солнце повисло на западе, тени удлинились. От фронта один за другим гремели порожние грузовики. Промчалась санитарная машина. Движение на шоссе приостановилось. Чуйков вопросительно посмотрел на Сорокина:
— Неужели оберст подался проселочной дорогой?
— Вряд ли: немцы избегают глухих дорог. Рано еще…
Слева от переднего края донеслось громыханье. Серпенты прислушались.
— Для бронетранспортера слишком громко, — заметил Чуйков. — Наверное, танк прет… А ну, Сомов, поклонись матушке-землице!
Широкоплечий сибиряк растянулся на траве, приник ухом к земле.
— Первым идет тяжелый танк, за ним — бронетранспортер, а потом — несколько мотоциклов.
— Неважные дела… — покачал головой Чуйков. И приказал: — Без команды не стрелять.
Земля едва слышно задрожала. Взгляды разведчиков прикипели к развилке. Сначала из-за придорожных деревьев показался длинный ствол орудия, потом выкатился «тигр» с синими фарами. Танк шел на максимальной скорости, но его заметно догонял бронетранспортер. На борту белел номер 613. За бронетранспортером стрекотали три мотоцикла с колясками.
— Чтоб вам ни дна ни покрышки! — выругался Чуйков. — Ну ничего. Будем караулить хоть неделю, а своего добьемся. Только бы оберст не убежал.
Прошел второй день, третий, четвертый. И ежедневно с утра бронетранспортер устремлялся к передовой, а вечером, высекая из булыжника мостовой искры, мчался мимо засады в тыл. Разведчикам явно не везло: то оберста сопровождала усиленная охрана, то как раз на повороте остановилась авторота грузовых «оппелей», то бронетранспортер тащил за собой прицеп, облепленный фашистами.
К вечеру пятого дня бронетранспортер выскочил на развилку без моторизованной охраны. Только в кузове маячило восемь фигур. Немец на правом борту беззаботно водил по губам гармошкой. Ее звуки заглушал мотор.
…В кабине было душно, и полуприоткрытые дверцы покачивались на петлях. Механик-водитель фельдфебель Шайн курил сигарету и изредка посматривал на приборы. Его раздражала настойчивость, с какой оберст Клодт стремился как можно быстрее закончить инженерно-оборонительные сооружения. Но именно из-за оберста он вынужден допоздна околачиваться на переднем крае, а потом с дрожью в коленях нестись в штаб армии через этот нахмуренный лес, ежеминутно рискуя жизнью. О! Шайн хорошо знает, что такое русские леса. В них всегда прячется смерть. Недаром же сам доктор Геббельс признал, что в брянских дебрях свернула себе шею не одна дивизия…
Шайн заметил, как из кустов выпорхнуло что-то похожее на черный графинчик и тут же рассыпалось на тысячи светляков, осветив ярким заревом лес. Кабина вспыхнула горячим синим пламенем. Под бронетранспортером раздался взрыв. Дважды отозвалась лесная чаща гулким эхом. И тогда из придорожного орешника дружно ударили автоматы. Очумевшие фашисты шарахнулись из кузова, за бронетранспортером затарахтел пулемет. На шоссе бухнуло несколько гранат. Пулемет захлебнулся. Наступила тишина.
Вслед за Чуйковым из лесу выскочили Гуля, Сорокин и Пушкарь. Пока товарищи обыскивали убитых и собирали трофейное оружие, Сорокин выволок из кабины мертвого оберста, достал из кармана бумаги. Свидетельства, пропуска, фотоснимки… Все ерунда! Конечно, чертежи и схемы оберст возил в портфеле или в папке… Но где они?.. Сорокин поднял сиденье. Вот она, желтая кожаная папка. Кроме топографической карты в ней было несколько листов плотной ватманской бумаги.
— Порядок! — обрадовался Сорокин.
Из-за поворота двумя снопами света рассеяли тьму фары грузовика. За ним остановились еще две машины с солдатами. Гитлеровцы быстро попрыгали через борт и открыли огонь. Сомов и Пушкарь угостили незваных свидетелей лимонками. Положение разведчиков усложнилось.
— В лес! — приказал Чуйков. — Юрчук и Грайченко, прикройте группу. — Он глянул на часы. — Сейчас двадцать два ноль-ноль. Продержитесь с полчаса, и порядок.
— Слушаюсь! — шепотом ответил Юрчук.
С двумя трофейными автоматами Грайченко бросился к сосне. В кустарнике застрочил ручной пулемет Юрчука.
Чтоб обескуражить немцев, разведчики часто меняли позиции. Ручной пулемет стрекотал из-за толстого бревна, огрызался из придорожных кустов, посылал очереди из подлеска. Немцы залегли, не осмеливаясь перейти шоссе.
— Вперед! Вперед! — крикнул офицер и перескочил кювет.
Пуля Грайченко свалила его на землю.
На этот выстрел гитлеровцы ответили беспорядочным огнем. Между деревьями закружилась посеченная листва. «Отползу немного в сторону, а они пускай себе шпарят наугад, — подумал Грайченко. — Нам бы время выиграть…».
Но фашисты, по-видимому, догадались, что ведут бой всего-навсего с двумя советскими бойцами, и начали перебираться через шоссе в разных местах. Дорога покрылась трупами, но нескольким немцам удалось перебежать шоссе. Теперь пули зазвенели отовсюду. А отходить разведчики еще не могли: рановато…
«Окружили… Надо спиной друг к другу… Чего это умолк Юрчук?»
Запутываясь ногами в зарослях папоротника, взволнованный Грайченко бросился к бревну, откуда еще минуту назад косил гитлеровцев его товарищ. Маленький Юрчук подпер кругляк плечом, словно силился подкатить колоду поближе к шоссе. С левого надбровья текла кровь…
Грайченко поднял пулемет, оперся локтями на бревно и нажал на спусковой крючок. Стрелял по кругу короткими очередями — берег боеприпасы.
Когда трижды звонко щелкнул затвор, Грайченко понял: патроны кончились. Он оглянулся, второпях перебрал пустые диски. «Перебегу к дубу — там ребята сложили захваченное на бронетранспортере оружие…» Быстро поднялся, ступил шаг. Сильный удар в грудь остановил разведчика. Грайченко закачался, взмахнул левой рукой. Мелькнули зеленые фосфорические стрелки, и циферблат угас…
Генерал Бакланов подвинул на край стола схему фашистской обороны, достал из папки Клодта зеленоватый конверт, скрепленный сургучной печатью 304-й пехотной дивизии. В конверте было разведдонесение Гейнца Вальтера, командира этого соединения. Один из абзацев генерал Бакланов перечитал дважды:
«На дивизионную разведгруппу, которая отдыхала в прифронтовой усадьбе лесника, неожиданно напали советские разведчики. Им удалось снять часового и поджечь дом. Солдаты фюрера открыли ураганный огонь с чердака. В ожесточенном ночном бою погибли унтер-офицер Грюсс и пять солдат. Лейтенант Шмитгоф и двое рядовых пропали без вести. Русские действовали дерзко и бесшумно, как заколдованные призраки».
Красным карандашом Баклапов подчеркнул последнюю строку, закурил папиросу и подошел к окну. В соседнем дворе возле ротной кухни хозяйничал Чурбаков: наполнил два котелка гречневой кашей, накрыл их шерстяным одеялом и стал поливать ноготки возле хаты. «Любит цветы, — подумал командир дивизии. — И Юрчук любил… Говорят, Грайченко собирал почтовые марки… Не вернулись… А Чурбаков подогревает для них ужин… Не верит, ждет. Этого вы, господин Вальтер, никогда не поймете!»
