Запись в трудовой книжке заполнение трудовой книжки.

Эх, дороги

Топко и пронзительно взвизгнули тормоза. Тупорылый грузовой «оппель» остановился как вкопанный.

Водитель приоткрыл дверцу и окинул путника придирчивым взглядом: китель примят, на груди, рядом с железным крестом, расплылось жирное пятно, в руках — старый саквояжик. Высокая награда и нашивки о ранениях взяли верх — и водитель учтиво спросил:

— Вам куда, герр фельдфебель?

— В семнадцатую дивизию.

— Это мне как раз по пути. Садитесь в кабину, — любезно предложил водитель и легонько подтолкнул своего помощника: дескать, уступи место старшему по званию.

Но стройный, черноглазый фельдфебель отказался:

— Благодарю, не надо. Доеду в кузове…

— Ливень будет, промокнете… — предупредил водитель.

Небо и вправду затягивало желтоватой пеленой. С востока горизонт теснила зловещая фиолетово-черная туча. Фельдфебель стоял на своем:

— Спасибо. После контузии в кабине меня подташнивает. Лучше на свежем воздухе. Тем более что и попутчик есть, — он компанейски подмигнул обер-ефрейтору, свесившему за борт взлохмаченную голову.

— Тогда быстрее в кузов: мы спешим.

Фельдфебель ловко вскинул правую ногу на резной скат, подтянулся на руках и перелез через борт.

В кузове было много свежескошенного сена. От него шел пряный запах клевера, горечавки, медуницы. Глубокая вмятина, напоминающая чем-то гнездо, свидетельствовала о том, что обер-ефрейтор, пользуясь возможностью, здорово здесь отоспался после бессонных фронтовых ночей.

— Наступление русских захлебнулось. А во время передышки можно кое-что себе позволить. Будут матрацы для всего орудийного расчета, — обер-ефрейтор кивнул на сено и поинтересовался: — Вы, очевидно, из госпиталя недавно?

— Позавчера выписался.

— Сейчас разыскать своих трудно. Много новых соединений и частей подбросили. В районе Золочева командование что-то замышляет. Ничего, пусть эти лежебоки после Бельгии и Франции понюхают настоящего пороху, — обер-ефрейтор кисло ухмыльнулся, и его красивое лицо стало злым и ненавидящим.

Да, пришлось нашему брату здорово хлебнуть в этой проклятой России. В сорок первом здесь, за Львовом, я получил свое первое боевое крещение. Русские и тогда дрались за каждый верстовой столб…

— Теперь вот опять за Львовом, только с обратной стороны, — обер-ефрейтор ждал, какое впечатление произведут эти слова на попутчика, но тот молчал.

Обер-ефрейтор приподнялся на локтях:

— Будем знакомы. Меня зовут Густав Норде. Водитель тягача из сто двадцать третьего артиллерийского полка.

— Адольф Гофен, — представился фельдфебель, подавая новому знакомому руку.

Норде пристально взглянул на топкие, длинные пальцы фельдфебеля и переспросил:

— Адольф Гофен? Вы не из Дрездена?

— Да, я уроженец Вайсенкирша (один из районов Дрездена). А вы?

— Я, герр фельдфебель, — раздельно произнес Норде, что-то обдумывая, — тоже вырос в этом районе. — Он сделал паузу и странно покосился на правую кисть Гофена: — И имел честь хорошо знать…

Норде не договорил — к его шее взметнулись цепкие руки фельдфебеля, большие пальцы впились по обе стороны кадыка. Лицо обер-ефрейтора побагровело, голова откинулась назад.

Гофен бесшумно опустил бездыханное тело на сено, прижался ухом к его груди. Мертв…

Не отрывая глаз от кабины, Гофен подполз к заднему борту. Водитель и его помощник ничего не слышали. Грузовик по-прежнему разрезал тяжелый предгрозовой воздух. «Скорость, по-видимому, шестьдесят километров в час», — решил фельдфебель.

С востока быстро наплывала березовая роща. И как раз перед нею шоссе круто сворачивало вправо. «Оппель» значительно снизил скорость. Воспользовавшись этим, Гофен ловко скользнул за борт. Приземлился он удачно, по инерции пробежал несколько метров и скрылся в роще.

В просторной риге на западной окраине села Козубцы собралась почти вся разведрота. Усталый, с черными обводинами под глазами, старший сержант Владимир Сорокин пытался отделаться несколькими скупыми фразами. Но поиск во многом был поучительным, и даже чуткий лейтенант Добриченко не сжалился.

— Разведгруппа будет отдыхать целую педелю, — расщедрился он. — Поэтому, братец-ленинградец, не хитри.

Вездесущий ординарец ротного Баймуратов дружелюбно протянул Сорокину флягу с холодным какао:

— Маленько подкрепись. Пей хоть до дна, только расскажи.

— Излагай, мэгобари (Мэгобари — друг) — Чернющая правая бровь Имедадзе наискосок пересекла весь лоб — коснулась шевелюры. — Больно слог у тебя хорош. После войны, кацо, будешь академиком!

Пророчество Имедадзе было поддержано добрым смехом. На бледных щеках Сорокина выступил едва заметный румянец. Старший сержант глотнул из фляги и сказал:

— Линию фронта мы преодолели без особых осложнений. До самого Львова пробирались лесом. Ночью идем, днем отлеживаемся в кустарниках. Надо заметить, у фрицев режим тоже оказался точно таким же. Двадцатую танковую и триста четвертую дивизии особого назначения они перебрасывали как раз ночью. Мы, конечно, все засекли и подсчитали. В телефонную связь подключились, любопытную перебранку двух генералов гитлеровских подслушали. Прямо скажу: не те у них речи, что в сорок первом. Знает кошка, чье сало съела… Потом наш старший, Виталий Сербиненко, предложил: «Давайте, хлопцы, прощупаем фрица до самых печенок. Заодно первыми на советскую государственную границу выйдем. Это сразу за Судовой Вишней…» Кто же откажется от такого соблазна? Даже несмышленому салаге и то известно, что разведку надо вести на возможно большую глубину. Согласовали по радио с «Восьмым», передали все собранные сведения… Начальник разведки благословил. Ну, значит, — вперед на запад! Ночью в лесу под Великим Любеком наткнулись на какое-то крупное соединение. Шли, можно сказать, по спящим фрицам… Кто? Откуда? С какими целями? Аллах их знает… Только перед самым рассветом немецких артиллеристов едва не всполошили. Хорошо, часовой как сонная ворона, а то не миловать бы осечки… И опять те же три вопроса открыты… Хочешь не хочешь, а если обстановка не прояснится, надо «языка» брать.

— Это за сколько же километров от фронта? — полюбопытствовал дотошный Пушкарь.

— Километров пятьдесят наберется. Вопросы попрошу задавать в конце… Сделали привал в лесу, у дороги на Судовую Вишню. Все комарика давят, а Савченко наш сон охраняет. Глядит — по обочине шоссе бредет фриц. Прихрамывает. В руке — дорожный саквояжик. Сразу видно: либо из отпуска, либо из госпиталя тылового возвращается. И в том, и в другом случае немца никто разыскивать не станет. И ни в каких списках он не числится… Скрутили. Отвели в сторонку, допрашивать стали. Разговорчивый такой — о семье, о родном Дрездене все рассказал. Недоволен порядками: полтора года тому назад

мизинец на правой руке миной отчекрыжило, теперь в легких два осколка засели, а все на фронт гонят. Вспомнил, что до Перемышля его подвезли артиллеристы из сто двадцать седьмого гаубичного полка — это те, у которых эмблемой служат скрещенные мечи. А мы эмблему эту в лесу на рассвете видели, когда часовой чуть алярм не поднял… Поведал еще нам, что до ранения служил ротным фельдфебелем в семнадцатой дивизии.

— А дальше? — не выдержал ротный воспитанник Алеша Маленко.

Сорокин приобнял мальчугана.

— Сейчас услышишь… В конце допроса откуда ни возьмись две эскадрильи наших Пе-2 появились. Развернулись — ив пике. Прямо на нас! Ну, думаю, заскок у соколов какой-то, не иначе. Кто же мог знать, что за дорогой в двухстах метрах фрицевские склады горючего? Эх и сабантуй грянул! Правда, это когда со стороны наблюдаешь… А если сам под своими бомбами оказался — тут уже больше на плач бабий похоже… Мы-то ничего, уцелели, а вот «языку» осколок бомбы в голову угодил. Забрали из его саквояжика чистое белье, запасные китель и брюки. Накрыли фрица трофейной плащ-палаткой.

— Тоже мне гуманисты! — фыркнул Яремчук.

— Помолчи ты, праведник! — сперва Ломтиков повысил голос, но, встретясь взглядом с Добриченко, виновато поник.

Лейтенант кашлянул и велел Сорокину продолжать рассказ дальше.

— Тогда-то как раз и возникла идея: воспользоваться документами и обмундированием покойного Гофспа. Как известно, в аспирантуре немецкий я штудировал обстоятельно, даже диссертацию по-немецки задумал написать… А в зольдбухе фотографии Гофена не было. Вот и «воскрес» фельдфебель… Путешествие по вражеским тылам было весьма полезным. Разумеется, ничего общего с прогулкой по Невскому или по улице Горького… Неважно себя чувствуешь, особенно если встречаешься с патрулями. Четыре раза останавливали, ироды… Но, как видите, обошлось… Когда педантичные фрицы любезно указали мне самую короткую дорогу в семнадцатую дивизию, я для отвода глаз поначалу направился туда, а спустя десять минут — в противоположную сторону. Чтобы побольше высмотреть. Вот таким макаром «добирался» и в пятьдесят первый пехотный полк, и в сто двадцать седьмой артиллерийский… Короче говоря, побродил так, что ноги словно чугуном налились. Пришлось проситься на машину. Все окончилось бы мирно, да обер-ефрейтор Норде «земляком» оказался. Когда он стал присматриваться к моей правой руке, я вспомнил, что у настоящего Адольфа Гофена недоставало мизинца. Да и во внешности фриц, конечно, разницу подметил. Нетрудно было догадаться, что фортуна поворачивается ко мне спиной… Остальное было делом инициативы. — Сорокин вздохнул и умолк…